Нет, пожалуй, музыкального инструмента прекрасней, чем скрипка. Царица музыки, королева оркестра – всё это о ней и всё заслуженно. Инструмент с неподражаемым по красоте звучанием, возможности его поистине безграничны. Поэтому рождение на свет каждой новой скрипки можно с полным правом считать маленьким чудом. С творцом этого чуда скрипичных дел мастером Борисом Львовичем Горшковым мне довелось пообщаться в канун его 80-летнего юбилея, который мастер отметил 20 апреля.
500 скрипок подарил он миру. Именно миру – ведь его инструменты давно разлетелись по многим странам и континентам. Они звучат в Японии, Германии, Америке, Израиле и других местах земного шара. А один инструмент есть даже в семье президента России Владимира Путина.
Служить делу великого Страдивари Борис Львович начал в раннем детстве, помогая отцу, скрипичному мастеру, делать инструменты. А сейчас он – победитель многих всероссийских и международных конкурсов, обладатель многочисленных наград и премий. У мастера уже две объемистые папки заполнены грамотами, дипломами, свидетельствами о присвоении ему различных титулов, одно рассмотрение их занимает почти час. Для нас особо значимым является звание «Почетный житель Арбата», присвоенное мастеру в 2012 году. Много добрых дел на благо развития культуры и искусства района числится в «послужном списке» Бориса Львовича, не раз он организовывал бесплатные концерты для жителей Арбата.
Общаться с Борисом Львовичем – истинное удовольствие, он знаток во многих областях искусства и науки. А без этого скрипичных дел мастеру никак нельзя. Профессия обязывает, ведь, как пояснил мастер, чтобы делать скрипки, надо быть и художником, и скульптором, и резчиком, и акустиком, обладать знаниями в области химии, физики, ну и конечно уметь играть на инструменте.
— Борис Львович, расскажите о вашей первой скрипке.
— Это, смотря какую считать первой. Скрипки окружали меня с самого детства. Отец художник-реставратор, руководил мастерской Московской консерватории по реставрации музыкальных инструментов, а детство мое пришлось на годы войны: игрушек не было, и я играл деталями от скрипок. Вместо машинки возил на веревочке корпус инструмента без верхней деки. Чуть позже я уже пробовал сам вырезать детали для скрипки – помогал отцу.
А полностью самостоятельно я сделал скрипку первый раз уже после войны, когда учился в центральной музыкальной школе у скрипичного мастера Горохова Евгения Николаевича. Это было в 1958 году.
— А где вы жили в годы войны?
— Московская консерватория была эвакуирована в Саратов, и мы переехали туда. В Москву вернулись уже в 44 году.
— Значит, День Победы встретили в столице? Помните этот день?
— 9 мая 45 года я в Щелкове был. Помню, вечером все вышли и смотрели в сторону Москвы, а над Москвой – зарево от салюта. Радовались, конечно, все очень сильно. Я в то время тяжело болел корью, лежал с очень высокой температурой, был практически без медицинской помощи – ни лекарств, ничего. Выживешь – повезло. Я слышал, как бабушка маме говорила: «Борис умрет, наверное». Но мне повезло.
— Вы говорили, что учились в художественной школе. Это вам помогло в будущей профессии?
— Да, я ходил в художественную школу у метро «Парк Культуры». Там я учился и живописи, и композиции, и скульптуре…
— И на скрипке, конечно, играли?
— Да, меня с раннего детства учили играть на скрипке. Приходили педагоги домой. Мне жутко это дело не нравилось, я убегал, прятался. Хотел на фортепьяно учиться, но комната у нас маленькая была, поставить инструмент некуда…
А в художественную школу ходил с удовольствием. Тяга к этому искусству была всегда. Все это, конечно, потом пригодилось. Без умения играть на скрипке, инструмент сделать невозможно. И художественные навыки, и рукоделие тоже нужно. А я с самого детства поделки всякие мастерить любил. Для всего двора вырезал сабли игрушечные, пистолеты из дерева. Ведь дома весь инструментарий имелся, причем идеальный. На Тишинском рынке отец доставал, в то время инструменты качественные только трофейные были. А хорошие инструменты – это очень много значит!
Но что парадоксально, уроки труда я старался прогуливать. А все потому, что инструменты в школе были ужасные – огромные тиски, напильника, которыми ничего толкового сделать нельзя. Скучно и грустно мне было на это смотреть. И вот как-то учитель труда меня поймал. «Почему, - спрашивает, - прогуливаешь?» А я честно ему и говорю: «Это для меня просто, неинтересно. Я сложные вещи могу делать». Тогда он подвел меня к одному плакату: «Сможешь выточить вот такой циркуль из металла – я тебе зачет поставлю, и можешь не ходить». И дал заготовку. Это считалось очень сложным заданием, никто с ним не справлялся. А я дома на токарном станке все прекрасно сделал: отполировал, отшлифовал. Учитель просто поражен был моей работой! Как я потом узнал, он на педсовете меня отметил и сказал, что у меня, как у мастера, большое будущее.
— Да, как в воду глядел. А отец знал, что вы на его токарном станке делаете? Это он вас учил?
— Я на этом станке с 3 класса умел работать. Наблюдал, как отец работает – раньше ведь все детали для скрипки вручную делались – и научился. Хотя мне этого в младших классах не позволяли – палец запросто оторвать может, опасно. Так я караулил, когда отец уйдет, чтобы самому поделать что-то. В то время среди школьников была популярна игра в расшибец, надо было битой метров с пятнадцати разбить стопку монет. Так я для всех ребят эти биты прекрасного качества дома на станке точил из папиных бронзовых цилиндров, найденных мной в закромах его мастерской. Немного позже я умел некоторые детали для скрипки делать. Иногда случалось, приходили к моему отцу музыканты в его отсутствие с какой-то просьбой, и если было что-то несложное, например, резьбу на винт нарезать, то я и сам прекрасно справлялся.
— В вашем роду, кроме отца, были еще скрипичные мастер?
— Нет. Отец – родоначальник династии. Он был известным мастером, похоронен на Преображенском кладбище, там установлен обелиск, на котором он изображен со скрипкой.
Но родословная у меня интересная. Прадед в австро-венгерской армии в кавалерии служил. Бабушка немка. Родной брат деда командовал резервом ставки по линии НКВД. Почетный чекист, заместителем Берии был. Один дед – финансист, банкир.
— Борис Львович, расскажите, как ваша семья жила после войны?
— В конце сороковых мой отец ушел из консерватории и устроился в Центральный музей Ленина, готовил экспозиции. А скрипку делал параллельно. Руководила музеем в то время жена Ворошилова. Она собрала всю плеяду знаменитых в то время художников. Многие из них бывали у нас дома: Бялыницкий-Бируля, Налбандян. Кукрыниксы… А сам я часто приходил в музей после школы – дома есть нечего было, ходил пообедать.
Жили мы в простой коммуналке. Окончив школу, я устроился работать в отдел этнографии НИИ и музея антропологии, где были собраны инструменты народов Азии, Африки, Латинской Америки. Они были законсервированы, я приводил их в порядок для экспозиции. Целый год я занимался реставрацией этнографических инструментов. Потом я устроился работать в музей антропологии в старом здании МГУ. Это было интересно. Из раскопок привозили черепа, а мне надо было расчищать их, иногда собирать из сохранившихся фрагментов. Там я познакомился со скульптором Герасимовым, известным своим методом восстановления лица по черепу. Он занимался реконструкцией внешности. Все эти биологические и медицинские темы меня увлекли. Я подумал и решил учиться этому дальше. Пошел на подготовительные курсы для поступления на биофак МГУ. И благополучно поступил. Учился на вечернем и работал в университете на кафедре высшей деятельности в лаборатории информационных процессов головного мозга. Утром уходил, возвращался домой в полдвенадцатого ночи. Но, тем не менее, находил время на изготовление скрипок. На все конкурсы скрипичных мастеров я, как и отец, получал приглашения и регулярно в них участвовал. Это, например, конкурсы в Кремоне, Познани, в Софии, в Москве (конкурс им. П.И. Чайковского) … Причем всегда занимал престижные места.
А сколько всего скрипичных конкурсов было в моей жизни, я уже и не вспомню.
— Расскажите, что представляет собой конкурс скрипичных мастеров.
— Нужно сделать скрипку, при этом все детали, весь инструмент должен быть создан одним мастером. Можно делать в мастерской, можно дома. А потом привезти свой инструмент экспертной комиссии, которая оценивает художественное мастерство и звучание.
— Сколько времени уходит на то, чтобы сделать скрипку?
— Работая каждый день по 8 часов, можно сделать инструмент за месяц.
— И сколько скрипок вы сделали за время учебы в МГУ?
— Инструментов двадцать пять сделал.
— Получается, вашим учителем был только ваш отец?
— Нет, не только. В Большом театре была в то время мастерская, где работали известные мастера: Морозов, Фролов. Это еще дореволюционные скрипичные мастера. Я принес им свои инструменты, и они что-то вроде экзамена мне устроили. Так я получил путевку в жизнь. Позже я ездил на стажировку в Чехословакию к скрипичному мастеру в третьем поколении Пшемыслу Шпидлену.
— Разве нет учебного заведения, которое готовит скрипичных мастеров?
— У нас нет. Поэтому это мастерство, в основном, передается из поколения в поколение. Есть в Польше школа скрипичных мастеров. Существует кафедра в Познани в академии музыки, которая выпускает скрипичных мастеров.
— Борис Львович, расскажите немного об Арбате. Каким он был в годы вашей молодости? Тогда ведь подъезды не закрывались, все жили открыто…
— С Арбатом я тесно связан с детства. Я учился в школе в Серебряном переулке. Потом была школа рабочей молодежи, тоже на Арбате. Прожил на Поварской много лет, там мной было создано много инструментов. Часто ко мне домой приходили музыканты и преподаватели из академии им. Гнесиных, в которой, кстати, в 70-е годы я преподавал на кафедре скрипки и альта.
Сейчас Арбат гораздо чище, красивей. В то время дома в центре были грязные, закопченные. Подъезды темные, загаженные. Я много арбатских подъездов повидал – приходилось ходить по квартирам, дежурить на улицах. Я ведь сотрудничал с уголовным розыском.
— Как это?
— В то время Арбат бал главной правительственной трассой. Внимание ей было особое. И для усиления безопасности в 1955 году из комсомольцев формировали бригады содействия милиции, которые должны были бороться с карманниками, дебоширами и прочими преступными элементами. Меня взяли стажером в уголовные розыск, выдали удостоверение. И я ходил дежурить по улицам Арбата, прекрасно знал все маршруты.
— Удалось задержать преступника?
— И не раз. Однажды в магазине грампластинок в начале Арбата я заметил, как к женщине из иностранной делегации карманник полез в сумочку. Сложность заключалась в том, что человека надо было поймать в момент совершения преступления, прямо на месте. Вдвоем с напарником мы его взяли, прямо в тот момент, когда его руки были в чужой сумке.
Был случай, когда я задерживал одного преступника на Арбатской площади. Спросил у него документы, он полез в карман – и вместо паспорта заточку достал. Замахнулся… Но у меня реакция хорошая – успел руку перехватить и повис на ней. Но мужик здоровый был, мне одному тяжело было, народ стал скапливаться, и никто не помог. Хорошо мой напарник недалеко был, увидел и бросился на помощь. Еле скрутили и в милицейскую комнату в кинотеатре «Художественный» отвели. И вот что интересно – точно на том самом месте, где я мог погибнуть – сейчас часовня стоит.
— Это получается второй раз смерть обошла вас стороной. Наверное, был какой-то Высший Промысл в том, что вы остались живы. Мир потерял бы выдающегося мастера и лишился бы 500 замечательных скрипок. Давайте к ним и вернемся. Говорят, что у каждого мастера есть свой технологический почерк, свои секреты. У вас есть секреты?
— Конечно, но я их не раскрою. Ну а серьезно… Вот скажу я вам рецепт лака, раскрою все тонкости, но ведь все равно такая скрипка, как у меня, у другого человека не получится, руки нужны мои. Главный секрет – это сам мастер.
— Но можно же сделать скрипку на конвейере?
— Конечно, можно. У нас раньше существовали фабрики по изготовлению скрипок. Было Министерство местной промышленности, которое, кстати, в 1990-х зачем-то разогнали, оно курировало музыкальную промышленность. Делали скрипки на конвейере. Было распределение труда, каждый отвечал за свою деталь или процесс. Но, конечно, выдающийся инструмент таким образом никогда не получится. Фабрику интересует количество. Значит, материал удешевляется. Выгоднее брать свежеспиленную древесину, а дерево для скрипки должно пройти естественную выдержку. Чем дольше, тем лучше, и десяти лет мало. Но чем больше выдержано дерево, тем оно дороже. Потомственные мастера заготавливают материал для своих детей и внуков.
— Какие породы деревьев нужны для скрипки?
— Верхние деки – это резонансный материал, делаются из ели, корпус из клена.
— А вы можете определить по скрипке, где она сделана?
— Да, могу определить школу, мастера. Ведь у каждого мастера скрипка отличается по звучанию. Я несколько лет работал экспертом в управлении музыкальных учебных заведений Министерства культуры СССР. Пришел в то время, когда Министерством культуры руководил Петр Нилович Демичев, будущий секретарь ЦК КПСС, кандидат в члены Политбюро.
— Приходилось лично общаться?
— Да. Петр Нилович (химик по образованию) интересовался секретами итальянского лака, грунта. И мы часто с ним на эту тему общались.
— Чем так важен для инструмента лак?
— Дерево – материал гигроскопичный, впитывает влагу из воздуха, и это влияет на звук. Приехал, например, исполнитель в Африку на гастроли, климат другой, влажность, инструмент может отреагировать. Музыканты – люди чуткие, чуть что – играть не могут. Поэтому тема важная.
Мне приходилось неоднократно ею заниматься. Я в свое время общался с руководителем Эрмитажа Борисом Пиотровским (старшим), консультировался с ним по теме консервации мумий. Их для сохранности покрывали консервирующими веществами – прополисом, эфирными маслами. Так вот это, как ни странно, близко к грунту скрипки.
— Борис Львович, сейчас вы уже скрипки, наверное, не делаете?
— В прошлом году две скрипки сделал. Но сейчас я, в основном, на административной работе. Я член президиума Международного союза музыкальных деятелей, создатель и руководитель Творческого Союза мастеров-художников и реставраторов музыкальных инструментов. Как раз сейчас в Петербурге проходит выставка музыкальных инструментов, организованная нашим Союзом.
— Вы, наверное, со многими музыкантами знакомы?
— Да, был знаком со всеми нашими великими. Перечислять долго: Тихон Хренников, Ирина Архипова, Мстислав Растропович, Леана Исакадзе, Валерий Климов, Олег Крыса, Даниил Шафран, Рафаил Соболевский, Александр Стагорский, Григорий Пятигорский и др.
Что могу сказать? Музыканты – люди очень чуткие, тонкие, нервные. Помню, в Большом зале консерватории Ойстраха слушал за полгода до его смерти. Я сидел в первом ряду и прекрасно видел, как у него из-под волос по лицу струится. Вот такое напряжение, такая отдача! Бывает, скрипач в весе три килограмма теряет за выступление. А если еще на сцене что-то со скрипкой не то – это катастрофа для исполнителя.
С электронными инструментами проще – присоединил микрофон и все – мощность обеспечена. А попробуйте заставить вот эту коробку звучать на весь зал без всяких усилителей. Вот это задача не только исполнителя, но и скрипичного мастера.
— Борис Львович, вы только скрипки делаете?
— Нет, не только. Еще виолончели и альты.
— Что сложнее?
— Все непросто. Сложно сделать инструмент высокого класса. Верх мастерства – сделать скрипку Страдивари, и так, чтобы несколько экспертов не смогли определить, что это не Страдивари.
— Вы так можете?
— Да, могу. Но я этого не делаю. Вы спрашивали про другие инструменты. Альт у меня интересный есть. Сделан в память о маршале Тухачевском. Он любил играть на скрипке (имел и скрипку Страдивари), даже собственноручно сделал 30 инструментов.
Тухачевский ходил консультироваться к старинному мастеру Евгению Витачеку, учителю моего отца, и организатору государственной коллекции уникальных смычковых инструментов, в которой есть и скрипка моей работы. Маршал и мой отец встречались. Когда запасы старого материала закончились, Тухачевский дал указание, чтобы привезли вагон дерева. И когда сестры Тухачевского попросили меня сделать альт, как памятник маршалу, я сделал инструмент из этого самого дерева. Потом в Гнесинке был концерт памяти Тухачевского и звучал этот альт.
— Борис Львович, у вас есть еще инструменты, посвященные каким-либо людям, событиям?
— Да. Есть несколько таких скрипок. Одна из них, сделанная в 86-м году, посвящена рождению дочери.
— А ваши дети пошли по вашим стопам?
— Да, оба сына в реставрационной мастерской консерватории работают. Старший реставратор, а младший делает инструменты. Так что династия продолжается.
— Борис Львович, спасибо за интересную беседу! И примите поздравления с юбилеем! Здоровья вам, долголетия, вдохновения и много-много новых прекрасных скрипок!
Беседовала Галина Семенова
По материалам Арбатские Вести
